Главная › Новости

Джулиан Барнс, писатель: Я старомодный романтик

Опубликовано: 18.09.2023

Джулиан Барнс, писатель: Я старомодный романтик

Джулиан Барнс

Джулиана Барнса называют одним из «золотой тройки» современной британской прозы наряду с Мартином Эмисом и Яном Макьюэном. Он родился в 1946 году, окончил Оксфорд. Он также является лексикографом, литературным, теле- и кулинарным критиком, эссеистом, переводчиком с французского языка. Он является кавалером Французского ордена литературы и искусств.

Мировую известность получил благодаря «Попугаю Флобера», вышедшему в 1984 году. В 1990 году он посетил Болгарию, а в 1992 году написал «Колючую свинью», в которой рассказывает о событиях в стране в начале переходного периода. Помимо «Попугая» Флобера на болгарский язык переведены «Лимоны на столе» и «Всемирная история в 10 с половиной главах». «Артур и Джордж» — 20-я книга Джулиана Барнса, недавно вышедшая на болгарский рынок (издательство «Обсидиан»). Сюжет основан на реальном случае столетней давности, связанном с судебным делом с участием Артура Конан Дойля. Джулиан Барнс дал интервью эксклюзивно для «Дневника», любезно предоставленное Obsidian Publishing.

-------------------------------------

Как вам пришла в голову идея написать "Артур и Джордж"?

- Я читал книгу английского историка о деле Дрейфуса, в которой он упоминает, среди прочего, об этом похожем судебном процессе, состоявшемся всего несколько лет спустя в Англии. Я никогда о нем не слышал, люди, которых я спрашивал, тоже ничего не знали. Тогда я решил поискать несколько книг по этой теме. Я ничего не нашел — судя по всему, к этой истории никто не прикасался уже почти столетие. Итак – не сразу, но после некоторых размышлений я решил: «Ладно, тогда эта история моя». И в каком-то смысле я написал книгу для того, чтобы мне было что почитать по этому делу.

Два ваших романа были экранизированы, согласны ли вы экранизировать Артура и Джорджа?

- О, я бы дал согласие на использование в кино практически любой моей книги. Однажды я даже представлял себе, как Вуди Аллен покупает «Попугая» Флобера только ради названия, а потом снимает фильм, не имеющий ничего общего с моим текстом. Уже есть идея телефильма об Артуре и Джордже, а также спектакля... но я не верю в эти вещи, пока они не произойдут. Я понимаю, что Мелу Гибсону очень нравятся Конан Дойл и Шерлок Холмс, но думаю, я бы его исключил...

Какой самый лучший момент в процессе написания — когда тебя осенила идея, когда ты ставишь последнюю точку или где-то посередине?

- Лучшие моменты – это первая идея; время написания первого черновика, когда дела идут очень гладко и книга, кажется, пишется сама собой. И наконец — момент, когда вы наконец держите в руках финальную версию. Плохие времена — между первой идеей и началом книги. Время, когда после завершения первого черновика вы поймете, что настоящая работа еще впереди. В тот момент, когда вы начинаете подозревать, что изменения, которые вы все еще вносите в текст, на самом деле начинают его портить; в тот момент, когда вы понимаете, что у вас больше нет никаких оправданий, чтобы не отправлять рукопись издателю. Время финальных исправлений, когда понимаешь, что после них уже ничего не сможешь изменить.

Вы известны как знаток и ценитель вина. Как вы выбираете вина и какие ваши любимые?

- Я не люблю, когда меня называют знатоком. Это звучит слишком снобистски, а винный снобизм так же неприятен, как и любой другой. Что касается вина, я демократ, а это значит, что я люблю вина из Франции, Италии, Австрии, Калифорнии, Новой Зеландии, Испании, Австралии, Аргентины, Чили... нет, проще перечислить вина, которые я не люблю. мне нравится. Вино я пью только во время еды, поэтому сорт выбираю в зависимости от еды, хотя это тоже звучит очень снобистски. Но единственное правило для меня — пейте то, что нравится, и не слишком заморачивайтесь по этому поводу. О, не забуду сказать, что мне тоже нравятся болгарские вина.

Следуя образцу сериала BBC «Угадай, кто придет на ужин», не могли бы вы описать ужин своей мечты: кого бы вы пригласили, что бы приготовили и о чем бы говорили?

- Я приглашу Байрона, Тургенева, Джейн Остин, Роджера Федерера, Хелен Миррен (при условии, что она появится в роли из «Королевы») и мою жену. Я приготовлю то, что мне не мешает: паштет из соленой трески, ростбиф с морковью и жареным картофелем, подам сыры и фрукты. Вино будет французским. Не буду гадать, какие будут разговоры в этой компании, но, возможно, в итоге я дам какой-нибудь пьяный совет Роджеру Федереру, как проще всего победить Надаля на Ролан Гаррос.

Какие у вас воспоминания о Болгарии?

- Очень тепло, особенно от людей, которых я встретил и узнал. У меня на кухне стоит глиняный горшок, который я купил в деревне, а на иве на заднем дворе моего дома сейчас висит мартеница.

Как вы представляете Европу - возможно ли, что она простирается от Атлантического океана до Урала, как утверждают некоторые?

- Не понимаю, почему бы и нет. Мое определение Европы чрезвычайно минималистично: зона свободной торговли, население которой впервые за столетия перестало воевать друг с другом. Я не уверен, что хотел бы чего-то большего, по крайней мере, политической гомогенизации или рыночной тирании. Я хочу, чтобы каждая страна максимально отличалась от других и сохраняла свою «культурную исключительность», как говорят французы. Как видите, я старомодный романтик.

В «Попугае Флобера» вы цитируете самого Флобера, что демократия не является последним словом человечества. Вы с ним согласны?

- Аристотель считал, что демократия работает только в небольших городах-государствах, где люди знают друг друга, - и чем больше увеличивались размеры, тем больше демократия уменьшалась. И я думаю, что это очень верно. Увы, демократия становится все менее и менее защищенной. Вот, например, я думаю, что вряд ли один из 10 000 человек в моей стране знает имя своего депутата Европарламента: Евросоюз слишком велик, слишком далек, и принцип демократии в нем размыт. Это «олигархия ЕС». Лучшее, что мы можем сказать о демократии, это то, что все другие системы пока еще хуже.

Недавно вы высказались против решения снести дом Шерлока Холмса. В этом смысле должны ли и в какой степени интеллектуалы заниматься социальными и политическими делами?

- Это во многом зависит от типа интеллигента, типа страны и возникшей проблемы. Время от времени пишу статьи на политические темы, но всегда с позиции человека и гражданина (пусть и с привилегированным доступом к прессе). Но тщеславие может нанести вред. Есть такие ужасные примеры высокого самомнения среди художников, которые продолжают высказываться на самые разные темы и получают от этого такое удовольствие, что в итоге получается своего рода парад эго. Есть также много работ, омраченных политическими, социальными и религиозными взглядами. Я на стороне искусства — Шекспира, Чехова, Флобера, которые не вторгаются в свои произведения и личное мнение которых едва ли можно угадать по какой-либо детали.

Где вы видите грань между искусством и развлечениями, которые СМИ часто смешивают?

- Я думаю, что разделяю их по тому, насколько они говорят правду, насколько они оригинальны и достоверны и насколько они могут нас тронуть. Это важно. Некоторые триллеры говорят об обществе гораздо больше, чем т. н. высокая литература, есть мюзиклы гораздо более реальные и трогательные, чем некоторые оперы. В то же время я без проблем могу сказать, что Шекспир, Моцарт и Ингмар Бергман величайшие, чем... ну, вы сами составляете список.

Какие книги сейчас у тебя на столе, а какие на тумбочке?

- На моем столе лежат «Дневник» Жюля Ренара, «Бог как иллюзия» Ричарда Докинза, «Рим, Неаполь и Флоренция» Стендаля и «Правда» и т. д. мой брат Джонатан Барнс. На моей тумбочке только газеты — «Нью-Йоркер», литературное приложение «Таймс» и журнал «Арт».